В эти дни в соцсетях часто пишут о своих родных, которые воевали в 41-45 гг. У меня воевал прадед, мамин дед, которого призвали в первые дни войны. Второй мамин дед погиб намного раньше — его раскулачили в самом начале 30-х. Ну и расстреляли, естественно. Но мы сегодня не об этом, мы — о войне. Прадед этот, который воевал, умер аккурат, когда мне исполнилось 2 месяца, поэтому о нем и его войне я знаю лишь из рассказов родных. Почему пишу «его войне»? А потому что у каждого война была своя. У него она была горькая и молчаливая. Его война не хвасталась ратными подвигами, а они были — орденов было много, но, как говорит моя бабушка и его дочь, в 1947, вернувшись из Германии, он спрятал их подальше и ни разу не одевал. Куда потом девались — Бог их знает…
Прадед никогда не ходил в школы рассказывать, «как я воевал». Возможно, свой жуткий отпечаток на него наложил плен, — кто знает. Рассказывал, что в лагере для военнопленных он понял, что жизнь — это то, чего он к своим 40 годам совершенно не знал. Фашисты практически не кормили, издевались и заставляли тяжело работать. Свои дрались за глоток вонючей баланды и убивали друг друга во сне за корку черного сухаря. Прадеда тогда спасла пожилая немка, которая стала каждый день брать его на работу, плакала, кормила и все время объясняла, что он, голубоглазый блондин, очень похож на ее сына, который сейчас воюет где-то в СССР. «Вдруг там его тоже кто-то покормит», — плакала немецкая бабушка.
Смешно, но что-то в этом было. Дочь прадеда, родную сестру моей бабушки, в это же время спас немец. В деревне составляли списки молодых девушек и парней для отправки на работы в Германию. 17-летнюю Олю в списки не внесли, пропустили как-то. Но бдительный староста-односельчанин этот промах заметил и сообщил «куда надо». В тот же вечер к ним домой пришел молодой немецкий солдат и кое-как объяснил, что Олю надо спрятать и сказать всем, что она пропала. Мать спрятала ее в подполе, куда в 30-х прятала съестное. К счастью, именно так Оля спаслась и умерла, дожив до 85-летнего возраста…
Когда внуки залезали деду на колени и упрашивали его рассказать про войну, он отнекивался и шутил, а как внуки стали постарше, говорил: «Там плохо было. Ничего хорошего там нет. Мы совершали подвиги. И я совершал. Я шел на фашиста врукопашную. Я убивал людей. Потому что в спину мне всегда смотрели дула СМЕРШа. И всем смотрели. И ничего хорошего в войне нет». На этом рассказ оканчивался, а глаза прадеда увлажнялись. А если внук приезжал и плакал, что в школе плохая отметка, дед гладил по голове и задумчиво повторял одну и ту же фразу: «Это не плен. Это не плен. Все — ерунда».
Иногда лично я удивлялась этому и думала: а вдруг что-то у прадеда с войной было не так, как у всех? Ну, мало ли… А недавно услышала от одного знакомого: «Мой отец воевал и прошел всю войну. И никогда не рассказывал о войне. Это тяжело — рассказывать, как ты был вынужден убивать».
Я не знаю, у кого какая была война. У всех она была разная, конечно. Кто-то рассказывает о ней много и подробно. Кто-то отделывается несколькими фразами. А кто-то до сих пор молчит. У них война — молчаливая…