рис. ДжуК

Обличитель общества

Приветствую Вас! Здравствуйте, мое Вам почтение! Кто этот грязный старик? Вы меня не узнаете? Снова не узнаете? Я – Обличитель общества.
Да-да, тот самый. Тот, который вчера вечером и тот, что сегодня утром… Вспомнили? Ну да – это я, слуга Ваш покорнейший. Что Вы так подозрительно на меня смотрите и ехидно ухмыляетесь. Думаете, я до Вас не доберусь? Стар и слаб? Почти лежачий, почти мертвый.
Ошибаетесь, девушка. Красивая, молоденькая, шустренькая девица-краса. Я – Обличитель, а значит, право имею. Полное право на Вашу молодость. Вы мне не верите? И правильно, не верьте, я не вру, вас слишком много, чтобы врать.

Я был наблюдателен. С детства. Правда, детства-то я своего не помню, не знаю, было ли оно? Наверное, было. Ведь я отчётливо вижу себя пацаном. Я подглядываю в щёлку под дверью Вашей ванной. Я ложусь голым пузом на холодный пол, прижимаюсь щекой к пыльному паркету, и, прищуривая глаз, вглядываюсь в полоску света, проникая туда, за дверь. Я смотрю, как вы моетесь, стоя под горячим душем. Я слежу за струящимися каплями воды, ласкающими разогретое белое тело. А Вы и не догадываетесь, что я – та капля, нежно касающаяся напрягшегося розового соска, скатывающаяся по плоской чаше живота ниже и ниже… Я проникаю в Вас, доставляя Вам немыслимое наслаждение. Вы жадно впитываете меня… И, обессиленный, я падаю к Вашим ногам.
Еле отдышавшись и перестав, корчится от сладострастья на грязном полу, я – Обличаю Вашу развратную натуру, скрывающуюся под лживой маской невинной девственности. Вы всегда были похотливой шлюхой.

Гадкий старикашка? Хэ-хэ! Мне лет сорок. А может и меньше, не помню. Я всегда был стар, даже когда родился – эдакое сморщенное уродливое создание, грозящие сжатым кулачком в неизвестность. Но ныне я не настолько беспомощен, как может вам показаться.
Я – талантлив! И пусть мой Гений никто не оценит по достоинству. Пусть. Не теперь, не сейчас. Я докажу, что непрост. Не вам, но им!

Однажды ночью я проснулся в холодном поту от мысли, что у меня есть двойник. Да-да, последние дни я чувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Сейчас я это осознал. Я не включил свет, а застыл в постели, притаился и стал выжидать. Дёрнулась занавеска. От сильного ветра раскрылась балконная дверь. Скрипнула половица. Мелькнула чья-то расплывчатая фигура на фоне окна. Я почти не дышал. Прикрыв глаза, следил через ресницы. Черный силуэт нагнулся к моему лицу. С осторожностью коснулся щеки, проверяя, сплю ли я.
С проворностью пантеры эта тварь набросилась на меня, и выхватив длинный, тонкий серебристый как змея шарф стала душить все крепче и крепче сдавливая мое горло.
От боли и ужаса я на секунду оцепенел. Теряя сознание, задыхаясь и хрипя, усилием воли сбросил с себя чудовищное создание. И нашарив на ночном столике трехтомник своих избранных произведений, изо всех сил размахнулся и ударил гадину фолиантом по голове! Чудище покачнулось, но еще сильнее вцепилось в меня. Собрав последние силы, я обрушил на неё мощный удар, мне повезло – тварь застонала, и, покачнувшись, свалилась с меня на большой персидский ковер. Я вскочил! Нагнулся над телом. Я узнал Вас! Вы следили за мной всю жизнь, не давая мне быть первым наблюдателем. Вы смущали меня своими немыми упреками, пронзительными знаниями людской психологии.
Говоря с вами, я уже не казался себе циником и эгоистом. Мои открытия природы человеческой переставлялись мне заблуждениями. А сам я сливался с серой массой людишек. Я схватил ножницы упавшие на ковер со столика. Воткнул их Вам в грудь, на которой когда-то нежился каплей воды.

С яростью вонзал их в белоснежное хрупкое тело! Я ударил Вас двенадцать раз, пока Вы не перестали дышать!
С трудом остановившись, я завернул тело в ковер. Смыв с себя кровь, и переодевшись, вынес ковер в гараж и запер в багажник старенького фольцвагена «Жука».
На утро я отвез тело в загородный лес под Питером и сбросил в глубокий бездонный овраг.
Я сел на краю и зарыдал! Я был безутешен. Кто еще сможет понять меня. Кому теперь доказывать свою исключительность.
Но мысль о том, что более никто не посмеет размышлять как я, делать как я, спорить и конкурировать со мной, привела меня в чувство. Я свободен! Снова я и только я – Обличитель общества!

Но нет безмятежности моей душе. Я начал бояться преследования и разоблачения. Из-за Вас я вынужден был оставить уютное гнездышко, и отправится бродить по дорогам, городам и селам в поисках успокоения. Так я стал бродягой.

Бродяга, обличитель общества – это очень удобно. Подсматривать, подслушивать и доносить! Не есть ли это наивысшее наслаждение!

У меня была отложена небольшая сумма в швейцарском банке, но её я не трогал. Я голодал. Я попрошайничал.
Я ночевал под забором и в заброшенных домах. Я стал так близок к народу, что не стеснялся воровать у него, если меня приютят на ночлег. Я забыл свое имя. Так много у меня было имен. Это и был – Я!

Я добился того, что мир покорился мне. Ведь я стал одним из нас. Я был и Сталиным и Экзюпери, Хрущевым и Неизвестным, Молотовым и Чемберленом, Бушем и Бен-Ладаном…Меня расстреливали и жгли напалмом. Я сбрасывал бомбу на Хиросиму и умирал в Нагасаки. Я воевал в Кандагаре, Басре и Грозном, причем мы стреляли друг в другу в спину – обе враждующие стороны, их наемники и террористы. Это я был экспериментатором Чернобыльской аварии на АС. Это я ненавидел эстонских стрелков и гордился ими. Я командовал по спасению себя из затонувшей подлодки «Курск». Из-за меня обваливаются дома, рынки, бассейны. Я крушу метро на «Пушкинской» в Москве и небоскребы в Америке… Я еще себя покажу!!!

Ромашов из «Двух капитанов» В. Каверина был способен на все, даже на подлость ради любимой Кати. Помните мюзикл в захваченном «Норд-Осте»? Я, не то что, прямолинейный дурак-Санька с его коммунистическими замашками. Я люблю Вас! Вы слышите? Вы, появляющаяся снова и снова каждую ночь в моей спальне! Я бы подарил вам весной эдельвейсы с Эвереста; Летом мы бы летали на острова Фиджи, чтобы вместе провести чудесный медовый месяц на берегу ласкового океана: «я целую песок, по которому ты ходила»; Осенью мы бы ездили в Подмосковье сбирать опята, и вместе закатывали их в банки на зиму; Зимой мы бы катались на оленях Санта-Клауса в Финляндии.
Вы бы хохотали заливаясь звонким, как колокольчик смехом. Вы бы были счастливы со мной!
Я не был бы так одинок и бездомен!

***

Вы даже не предполагаете, с каким наслаждением я бы выставил Вас за дверь, голую вымазанную моей спермой. Чтобы все самцы собрались на запах в стаю и насиловали бы Вас до смерти.
А я бы подглядывал в щелку, плакал, рыдал и рычал как раненный зверь! Я — Обличитель общества!!! Мир – театр и быть режиссером в нем утомительно. Я имею право на свое мнение. Я стар и бессмертен!

ЯОО

Коронелли Джулия Евгеньевна