СЕРГЕЙ МОГИЛЕВЦЕВ

ЛЕГЕНДА О ДВУХ ПРЕЗИДЕНТАХ

московская легенда

Глубоко под землей, в древних катакомбах, прорытых еще до основания Москвы, под самым Кремлем, среди бесценных манускриптов и книг, вывезенных Софьей Палеолог из Византии, и называемых ныне библиотекой Ивана Грозного, находится одно очень странное предание. Ученые крысы, давно уже облюбовавшие древние подземелья под Кремлем, и поколениями питающиеся книгами и манускриптами из библиотеки Ивана Грозного, называют это предание «Легендой о Двух Президентах». Легенда эта не византийского происхождения, а отечественная, русская, и написана она знаменитым московским юродивым, Василием Блаженным, храм которого так почитается в русском народе и так ненавидим князьями светскими и церковными, что одни из них даже пытались одно время его взорвать, а другие, умаляя значение этого святого сооружения, построили себе другой храм на проклятом и пропитанном гнилыми водами месте. Легенда эта родилась после одной из многочисленных бесед Василия Блаженного с не менее юродивым Иваном Четвертым, во время которой будущий святой, обличая жестокость и распутство царя, говорил ему:
— Не гоже, о великий царь, так презирать и так оскорблять свой народ, как это делаешь ты! В истории Русского государства было, да и будет всего лишь несколько великих правителей, которые презирают свой народ настолько, что считают себя чуть ли не единственными произрастаниями Земли Русской, а всех остальных русских жителей видят лишь через прищур своих ленивых и пресыщенных глаз, и относятся к ним, как к тараканам, или блохам, которых можно дрессировать, и составлять из них потешные полки и когорты!
— Ты так считаешь? — угрюмо спросил у Василия Блаженного Иван Грозный, который боялся святого, и, хоть и хотелось ему повесить его, до этого посадив на кол, и содрав с блаженного кожу, — хоть и хотелось безумному царю немедленно казнить юродивого, но он, движимый Страхом Божиим, все же сдерживался, и выслушивал обличения до конца.
— Не гоже тебе, великий царь, так презирать свой русский народ! – продолжал обличение Василий Блаженный. – После тебя такое же отношение к народу будет всего лишь у нескольких государей, и все они оставят по себе совсем не добрую память!
— Тех, что презирал русский народ до меня, я хорошо знаю, — ответил Василию Иван Четвертый. – А кто будет поступать так же после меня?
— Их будет немного, — ответил царю Василий Блаженный. – Чудны дела, о царь, творящиеся на русской земле, и прозреть их сквозь века, а также уразуметь, могут лишь такие обиженные Богом люди, как я. После тебя, безумный царь, будут властители, строящие великие столицы на костях половины мужского населения страны, но все же любящие русский народ, которым история простит это чудовищное преступление, и даже будет величать их великими.
— А какие правители будут еще после меня?
— Всякие, безумный царь, всякие! И такие, что будут называться в народе тишайшими, за царящий вокруг мир и незлобивый характер; и женщины во главе Российского государства, прозванные Великими; и властители плешивые и случайные, по меткому и отчаянному восклицанию поэта; и такие, что понесут русскую правду всему свету на костях своего замученного народа; и такие, что будут править рука об руку с другим правителем, которого сами же и назначили на эту должность, смотря, однако, в сторону, как другая голова русского орла, являющегося гербом этого государства!
— Вот как!? – встрепенулся Иван Грозный. – Неужели в истории России будут государи, которые добровольно разделят свой трон с другим соправителем?
— Да, о великий царь, — ответил ему Василий Блаженный, — но это произойдет не от силы, а от слабости допустившего такое разделение государя. Сказано ведь, что дом, разделившийся внутри себя самого, неизбежно падет, и падение его будет великим!
— Да, это так, — ответил, помолчав, Иван Грозный. – А чей дом падет, Василий, старого царя, или нового?
— Разумеется, старого, безумный Иван, — ответил ему Василий. – Тот, кто допустил на свой трон соправителя, настолько слаб, что будет не в силах вынести его молодой мощи и молодого задора. Он неизбежно падет, и падение его будет великим!
— И поделом ему! – воскликнул в гневе Иван Грозный. – Не можешь править самостоятельно, так не садись на трон, прыщ несчастный! Поделом же тебе, ехидна египетская, мумия фараонова, штукатурка обсыпавшаяся, плесень сырая! Прочь с моего московского трона, благословляю на подвиги твоего молодого преемника, а тебя объявляю вчерашним днем, и смеюсь над тобой сквозь века и сквозь расстояния, хоть и сам не безгрешен, и чувствую ужас дыхания Страшного Суда у моего порога!
— Да будет так!- Ответил ему Василий Блаженный. – Пусть каждый правитель получит то, что ему причитается, пусть великие назовутся великими, злодеи злодеями, плешивые плешивыми, недостойные недостойными, убийцы убийцами, а бессильные и неспособные к единоличному царствованию бессильными и жалкими! Пусть их отвергнет история. Разреши, кровавый царь, записать нашу с тобой беседу на листе скромной и не совсем чистой бумаги, и проповедовать ее затем в русском народе, напоминая ему, что земля эта снесет все, что угодно, но бессильного и противоестественного двуумвирата, похожего неизвестно на что, не снесет никогда!
— Разрешаю, — ответил ему притихший, и задумавшийся о чем-то своем, Иван Четвертый. – Пиши свою легенду, и приноси на утверждение и высочайшее одобрение, а уже потом проповедуй, где сам захочешь! Так говоришь, что совместное царствование воспринимается в русском народе, как очень подозрительное дело, и молодой царь, если он не хочет выглядеть в глазах народа смешным, должен избавиться от старого государя?
— Да, это так, — ответил ему Василий Блаженный.
— А избавится он от него, или нет?
— Избавится, государь, избавится, сила и молодость всегда избавляются от старости и немощности.
— Как новые хозяева от плесени на старой стене, — улыбнулся чему-то совсем уже притихший Иван Четвертый. – Ладно, ступай, совсем разбередил ты мою душу. Пиши свою легенду, и приноси мне, а за экскурс в будущее Русского Государства большое тебе спасибо! Все-таки нужны вы, блаженные, русским царям, и те из них, кто этого не понимает, действительно должны называться хоть плесенью на стене, хоть собачьей отрыжкой, хоть (тут Иван Грозный нагнулся на ухо к Василию Блаженному, и такое ему сказал, что у того глаза на лоб полезли).
— Ну и силен же ты, царь, ругаться! – сказал ему, вставая, испуганный Василий Блаженный.
— На том стою, — ответил с усмешкой Иван Четвертый, милостиво отпуская блаженного человека. – Да это что, это разве ругательства? Ты бы почитал мою переписку с турецким султаном, или с предателем Курбским, вот тогда бы и услышал, как ругаются русские государи!
Василий Блаженный действительно записал на листе не очень чистой бумаги, ибо негде ему было достать другую, историю о двух президентах (в то время слова этого никто на Руси не слыхал), один из которых, более молодой, низложит другого, более старого и слабого душой и телом, и отдал ее на прочтение великому государю. Но государь, к сожалению, не сдержал своего слова, и отправил эту легенду в архив, к другим своим книгам и рукописям (он, между прочим, в перерывах между пытками и пирами, частенько баловался сочинительством, да и не он один, а и иные государи, познавшие толк в языкознании и других мудреных науках). А потом вообще спрятал все эти рукописи и книги, называемые ныне библиотекой Ивана Грозного, глубоко под Кремлем. Библиотека эта лежит в подземельях вот уже четыреста лет, и от нее мало что сохранилось, в том числе и знаменитые ругательства грозного царя, по сравнению с которыми приведенные выше можно считать невинными детскими шалостями, обижаться на которые смешно и нелепо. Мало что сохранилось от знаменитой библиотеки еще и потому, что очень уж она полюбилась кремлевским крысам. Вот только «Легенду о Двух Президентах» они почему-то не тронули. Возможно потому, что она еще кому-нибудь пригодится.

2010